Тетрадь, найденная в Сунчоне - Страница 18

Я дошел до уцелевшего квартала. Около громкоговорителя стояла толпа. Полицейский делал знаки рукой прохожим и велосипедистам, чтобы они остановились и сняли головные уборы. До меня долетели слова:

«Заботиться о благоденствии подданных империи и стремиться к тому, чтобы все страны разделяли радость совместного процветания, — таков завет моих небесных предков, и я неустанно действовал в этом направлении… Когда я думаю о верноподданных… мои пять внутренностей разрываются от скорби…»

Это был голос государя — его указ о прекращении войны. Толпа стояла молча, не двигаясь, не выражая ни скорби, ни радости. Начали играть государственный гимн. Толпа продолжала молчать.

Я прошел еще несколько кварталов, сравнительно мало пострадавших, но совсем пустынных. На углу улицы перед сгоревшей полицейской будкой лицом ко мне стояла молодая женщина со сбившейся набок прической и укачивала ребенка, привязанного к спине. Я подошел к ней и спросил, какой это квартал. Женщина улыбнулась и ответила: «Я теперь стала журавлем и скоро улечу». Затем, игриво покачивая головой и притопывая, она повернулась ко мне спиной. К ее спине была привязана цветочная ваза с отбитым горлышком. Я опять пошел, едва волоча ноги и пошатываясь. На одном из трамвайных столбов я прочитал название остановки и понял, куда меня привели ноги. Поднявшись по крутой узенькой улице, я свернул в первый переулок и дошел до ворот дома Осьминога. Но дома не было — куча досок, обломки дверей, битые черепицы, осколки посуды. Около покосившихся ворот валялся измятый железный шкаф. Дом, очевидно, был разнесен гранатами.

Собрав последние силы, я поплелся дальше. И вскоре увидел перед собой знакомую решетчатую дверь общежития, где жил Ии. Тихо открыв ее, я опустился на порог. Мои силы иссякли.

Служанки сняли с меня сапоги и втащили в комнату Ии. Двери на веранду были открыты. В углу садика офицеры жгли папки с бумагами, другие спускали на веревках в большую яму ящики, завернутые в брезент. Я заметил среди офицеров Миками и уже знакомого мне высокого полковника с корейскими усами. Он сортировал бумаги — одни рвал и бросал в костер, другие откладывал в ящик. В комнату вошел Ии без кителя, в рубашке, выпачканный копотью и землею. Он вытер руки полотенцем, сел около меня и стал ловко массировать мне плечи.

— Все разбилось вдребезги… — прохрипел я. — А дом нашего старика…

— Старик жив, — успокоил меня Ии и рассказал, как все произошло.

Утром к дому Осьминога подъехала группа штатских и, видно спутав с домом какого-то министра, стала швырять в него гранаты. Старик находился в саду и поэтому уцелел, хотя был контужен. Когда ошибка выяснилась, молодчики извинились перед ним и увезли его куда-то… Наверное, члены верноподданнической организации.

— Я немножко отдохну, потом пойду все-таки… на площадь, — сказал я.

— И чего ты влез в эту глупую историю? Поверил слуху о русском десанте? — стал упрекать меня Ии. — Советую остаться в живых и спрятаться на время. Всех, кто участвовал в выступлении, будут арестовывать как бунтовщиков. А как у тебя насчет американских пленных? Совершал кимотори?

Я молча кивнул головой.

— Значит, тебе угрожает американский военный суд. Придется сесть в бест, — бросил он и вышел.

Старушка служанка принесла бутылку красного вина и заставила меня выпить целую чашку. Она сказала, что сейчас вымоет меня, а потом наклеит на спину лечебный пластырь. Я отмахнулся.

Вошел Ии и, сделав знак старушке, чтобы она удалилась, сказал:

— С убежищем устроили — бест надежный. Сегодня же отправим тебя в деревню. Посиди там, а когда можно будет, я вызову тебя.

— А вы что будете делать? Чистить ботинки русским, когда они высадятся?

На лице Ии появилась улыбка — он мог улыбаться в такой день!

— Горе-рубаки провалили войну, теперь выступим на сцену мы, офицеры специальной службы, и сделаем все, чтобы спасти империю.

— Поздно спасать ее. Вам остается только одно — встретить русских, стоя на четвереньках, — с горькой усмешкой сказал я.

— Нет, русские не высадятся, — продолжал спокойно Ии. — Нашим главнокомандующим в Китае и на юге вчера ночью уже послано высочайшее повеление о прекращении боевых действий, но командующему Квантунской армией приказано биться до конца, невзирая на указ о капитуляции. Зря вы вчера охотились за указом. Он ведь не распространяется на Манчжурию. Война там будет продолжаться. На днях туда вылетает принц Такеда и передаст генералу Ямада дополнительные директивы государя. А тем временем в Японии высадятся американцы, и империя будет спасена от революции.

— А как насчет «завершающей» войны? Американцы должны начать ее немедленно, чтобы не дать русским взять Манчжурию. Должны послать свои войска на помощь Квантунской армии.

— Для того чтобы начинать войну против русских, американцам надо сперва высадиться в Японии и создать базу, а затем перебросить большую армию в Манчжурию или Корею. Без этого плацдарма на материке им нельзя начинать…

— Так надо скорее… Нельзя терять ни одной минуты! Русские идут… — Я встал и, прихрамывая, заходил по комнате.

— Еще есть надежда. Садись. — Ии наклонился к моему уху и зашептал: Дело в том, что спустя час после объявления по радио указа о капитуляции американское командование прислало радиограмму в адрес генштаба о том, чтобы в Манилу были срочно присланы представители главной квартиры для получения распоряжений относительно процедуры капитуляции. Но… интересно то, что начальник штаба Макартура генерал Сатерленд потребовал, чтобы от нас был прислан либо заместитель начальника генштаба генерал-лейтенант Кавабэ, либо бывший начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Касахара. Тот и другой видные специалисты по русской линии. Оба занимали в свое время пост военного атташе в Москве.