— Делает вид, что не испугалась, собака! Гуки есть гуки. Они не люди, а низшие организмы, поэтому бесчувственны.
Он подошел к ней вплотную, сморщив лицо и выпятив пухлые губы. Она спокойно посмотрела ему в глаза, потом на его ухо. Толкнув ее в грудь кулаком и усадив на стул, он сказал мне, что, к сожалению, ее нельзя ликвидировать сейчас. За ней специально приехали из Нонвола два офицера отдела контрразведки. Ее хотят допросить там и устроить очную ставку с нашим агентом: может быть, удастся узнать что-либо о диверсионной группе. Завтра ее отправят туда на машине с целым эскортом.
— Как принцессу какую-нибудь, — добавил Хаш-хаш, покосившись на нее. Он снова взял зажигалку. — Ну ладно, Хиропон, идите к себе, укладывайтесь. Я немножко покопчу эту принцессу и тоже рано лягу спать. Надо успеть выспаться… к его приезду… — Он многозначительно прищурил глаза, подражая Макартуру. — Мак прилетит сюда на рассвете, подаст команду сам: «Вперед, к Ялу! К рождеству — домой». Но это так… в порядке обещания. А на деле сразу же начнем второй этап. Наш корпус пойдет прямо на Харбин. А потом начнется третий — завершающий!
Я кивнул в сторону кореянки.
— Она понимает по-японски.
Хаш-хаш махнул рукой:
— Ее уже можно считать трупом. В Нонволе ее сразу так обработают, что испустит дух на первом же допросе. Лорри!
Из коридора вошли сержанты — ассистенты Хаш-хаша — и, сняв с себя куртки, аккуратно сложили их на столе в углу.
Хаш-хаш зажег зажигалку и жестом показал кореянке, чтобы она повернулась к нему спиной. Сержанты взяли ее с обеих сторон за связанные руки.
— Ну ладно, я пойду, — сказал я, зевая. — Завтра вечером, наверно, уже будем на Ялу и сделаем второй глоток из вашей заветной бутылки.
Хаш-хаш кивнул головой:
— Обязательно. А третий глоток — в Харбине. А сейчас идите и укладывайтесь.
Я вышел из комнаты, бросив взгляд на кореянку. Она сидела спиной к Хаш-хашу с закрытыми глазами.
Завтра на рассвете начнется генеральное наступление. Судя по всему, на этот раз победа обеспечена. Мак решил подать команду сам — хочет, чтобы эту сцену описали будущие историки. Значит, он уверен в успехе.
Юмия Хатиман, благослови его!
На этом кончались записи в тетради, найденной в Сунчоне, в штабе американского 1-го корпуса. Пен Хак набросал на листке общее содержание записей и пошел докладывать начальнику штаба. Но тому было не до японской тетради. Отряд уходил из города, так как разбитые части интервентов и их прислужников откатывались в эту сторону. Впереди мчались танки и автомашины 1-й американской кавалерийской дивизии, которой командовал генерал-майор Гэй.
Можно было бы задержать здесь врага и, дождавшись регулярных частей Народной армии, устроить мешок. Но отряд не располагал достаточными силами для проведения такой операции. Главное командование приказало отряду спешно направиться на юго-восток в район Коксана, в глубокий тыл врага.
На этот раз партизаны поехали на совершенно новеньких джипах, доджах и студебеккерах, а командир отряда взял себе джип, на котором было установлено 75-миллиметровое реактивное орудие. Спасибо Макартуру!
В тот момент, когда была подана команда двигаться, прибыла еще одна партия пленных. Их только что захватили на дороге у северной окраины города. Из машины вылезли пять человек, закутанных с головы до ног в одеяла и рваное тряпье. Самый толстый из них и, по-видимому, самый старший запричитал тонким голосом: «Темлим олуй-орум… аман!» Все остальные повторили нестройным хором «аман» и поклонились. Кто-то из бойцов высказал предположение, что «аман», наверно, то же самое, что христианское «амен», — значит, эти пленные европейцы. Насчет их национальности мнения разошлись. А радист сказал:
— Если это христиане, то почему они не крестятся, а только воздевают руки и кланяются?..
Командир отряда приостановил дискуссию и обратился к Ок Тан:
— Узнай, кто они!
К всеобщему удивлению, Ок Тан недоуменно покрутила головой и извиняющимся тоном ответила, что они говорят на каком-то совершенно непонятном ей языке. Командир махнул рукой и приказал погрузить неизвестных на грузовик, где уже сидели десятка полтора трумэновцев, три негра, два англичанина, один австралиец и два филиппинца. Лисынмановцев посадили в другой грузовик. Спустя некоторое время шофер машины, в которой ехали пленные иноземцы, крикнул:
— Я же говорил, что это не греки и не французы. Это турки!
Пен Хак молча сидел на корточках в углу машины и думал о прочитанном. Он видел на вокзале всех освобожденных в Сунчоне. Среди них две женщины: одна семидесятилетняя старуха, другая — лет тридцати с двумя ребятами. «Зои-4» среди освобожденных не было. Наверное, ее отправили в Нонвол. В штабе отряда уже имелись сведения о том, что интервенты бежали из Нонвола. Жива ли «Зоя-4»?
И где сейчас Хаш-хаш и владелец тетради? Среди пленных, взятых в Сунчоне, их не было — успели ли удрать из города? А если успели, может быть, их перехватили по дороге?
Заметив на обочине дороги три разбитые вражеские машины и трупы, Пен Хак соскочил с грузовика и внимательно осмотрел убитых. Ему крикнули:
— Макартура ищешь? Он не дурак, сидит в Токио.
Недалеко от железнодорожного моста через Тэдонган партизаны увидели большую воронку. На дне ее лежало несколько десятков трупов мужчин и женщин, связанных по рукам и ногам колючей проволокой. Партизаны сняли проволоку с убитых и похоронили их.
Командир боевого охранения, стоявшего у моста, сообщил, что за сопкой с сосновой рощей валяются два лисынмановца и один американский офицер. Их застигли вчера на месте преступления — они засыпали землей яму, наполненную трупами расстрелянных. При виде бойцов отряда они бросились бежать и были уничтожены. Пен Хак спрыгнул с машины и быстро спросил: